Он ещё находил в себе силы ходить по этому городу, но каждый новый день повторял предыдущий, безнадёжно уставший. Тбилиси жил воспоминаниями. Настоящее было так на него не похоже. Последнюю картину ему заказал духанщик Абашидзе. Нико уже не брал за них деньги — их просто не предлагали, платили едой. Так получалось незамысловато и определённо — были бы краски, кисти, да банальные чёрные клеёнки (за неимением холстов), да кров, да хлеб. Спустя год после смерти Нико, 10 марта 1919 года, Велимир Хлебников напишет отголоском: «Мне много ль надо? Коврига хлеба и капля молока. Да это небо, да эти облака». Почти ровесники, незнакомо они жили перекрёстками бытия. Братьями. Вертикаль Нико — красками от земли к небу, где линия горизонта — вдаль, отделяя чётко голубизну неба от земли… Добро от зла, чёрное от белого… Вертикаль Велимира — мыслеформами, но также вдаль… Соединение вертикали и горизонтали, как известно, даёт крест, структуру креста. Крест не самое выдающееся изобретение странного существа человека. И не каждый способен донести его до конца.

В одной солнечной и сказочно красивой стране жил да был один ягнёнок… Он был очень маленьким, и поэтому все его очень любили, особенно дети. В ту пору он ещё не задавался вопросом: за что? Это было естественным — любить просто так… Ничто не омрачало его маленькую жизнь. Шло время, ягнёнок рос, росли и дети…

Нико родился в мае, пятого числа, 1862 года. Кажется. Впоследствии дат рождения, документально не зафиксированных, возникнет с избытком, просто при жизни этому не придавалось большого значения. Так получалось. До тридцати пяти лет Нико безуспешно пытался стать человеком «мира сего». Обрести определённость бытосуществования. Кем только не работал – поваром, лакеем, типографом, кондуктором товарных вагонов на Закавказской железной дороге, где в те же девяностые годы по воле случая и также незнакомо, работал писарем Фёдор Иванович Шаляпин, а до того, в 1882 году, молодой Алексей Пешков, писавший по ночам свой первый рассказ «Макар Чудра».
Детское увлечение живописью доставляло искреннюю радость, но денег не приносило. Всё зарабатываемое шло на существенные составляющие жизни. Объединение её частностей с тем, что именуется душой, решительно не удавалось. Рисовал по ночам. Формулярный же список пополнялся записями о штрафах: «за опоздание на дежурство — 50 коп.», «за проезд безбилетного пассажира — 3 рубля», «за неявку к поезду — 2 рубля». Получал же пятнадцать. Четыре года службы кондуктором ясности в жизнь не привнесли: кто? к чему? о чём? Потом была молочная лавка. Он – хозяин, слуга, продавец, грузчик и уборщик одновременно. Вставал до рассвета, получал товар, работал так, что к вечеру от художника Пиросмани ничего не оставалось, разве что мысли по ту сторону рационального. Но он расплатился с долгами, снял помещение побольше, украсил лавку единственными написанными за этот период странного времени двумя картинами — «Белая корова» и «Чёрная». Над входом же повесил красивую вывеску. Конечно же, своей работы… Торговля расширялась. Дальнейшее повествование было бы приземлёно грустным, если бы Нико не был художником. Изменить самому себе не удалось. Жизнь этого не прощает.

Ох уж эта Маргарита! Она была француженкой. Пела и танцевала в кафешантане. Женщина, забравшая сердце художника, а заодно и последние сбережения на eгo последнюю попытку стать человеком «сего мира». Все цветы Тифлиса, его окрестностей и привезённые в Тифлис на поездах в тот день были брошены к её ногам. Этими цветами нанятые Нико аробщики завалили улицу перед гостиницей, где остановилась она. У безмерно счастливого Нико — день рождения. Он встретил женщину, которую полюбил безоглядно, до беспамятства. За год счастья он расплатится откровенной бедностью оставшихся лет. Будет ли он счастлив? По земным меркам — нет, по иным — да, поскольку художник милостью Божьей… На земле же всё будет проистекать банально просто: богатые–бедные, война–мир, рождение–смерть… Кому как выпадет, кто как поймет свою душу, не имеющей конкретных координат в теле. И кто как донесёт ее к Богу…

«Я понимаю хорошо: богатые и бедные, чёрное и белое. Всё в жизни имеет две стороны — добро и зло. Вот белая корова — это символ нежности, спокойствия, любви, она даёт молоко, мясо. шкуру. Белый цвет — это цвет любви… Чёрный бык — он дерётся, орёт: это война».

Он продолжал писать свои картины. Будет несказанно щедр к окружающему его миру. На все сокровища eгo соучастия мир будет отвечать скупо-традиционно. Если раньше о нём говорили, что он «не от мира сего», то теперь его наградят более приземлёнными определениями: «побитый градом», «мозги набекрень», «семь пятниц на неделе». Говориться это будет иногда беззлобно и полушутя, иногда непонимаемо и оттого очевидно-посредственно. Его клеёнки-картины будут надёжно прикрывать всевозможные изъяны на стенах духанов, веселить их завсегдатаев. Они будут скрашивать чей-то повседневный семейный быт, ненавязчиво изменять что-то к лучшему. Будут изредка покупаться, меняться на недолгий кров, еду, на краски, кисти, в конце концов просто и щедро дариться, поскольку все люди братья, поскольку — любовь…

«Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто. И если я раздам всё имение моё и отдам тело моё на сожжение, а любви не имею, – нет мне в том никакой пользы. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине. Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестаёт, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится. Ибо мы отчасти знаем и отчасти пророчествуем». (Первое послание к коринфянам святого апостола Павла, глава 13).

Однажды Нико нарисует пасхального ягнёнка. Как всегда интуитивно, но ещё непонятно — почему? Просто белый барашек с грустными глазами, глядящими в мир. Следующие пять картин с пасхальным ягнёнком дополнятся сопутствующими элементами: ручейком, пасхальным куличом и крашеными яичками, чёрными птичками, слетающими с небес. Ягнёнок, пьющий воду из ручья, ещё живой, но птички уже прилетели за ним, и всё готово к празднеству людей… Шесть пасхальных ягнят. Два из них бесследно затерялись во времени…

«Когда я пишу погибших ортачальских* красавиц, я помещаю их на чёрном фоне чёрной жизни, но и у них есть любовь к жизни — это цветы, помещённые вокруг фигур, и птичка у плеча. Я пишу их на белых простынях, я их жалею, белым цветом я прощаю им их грех…»

*Ортачальские красавицы — женщины лёгкого поведения в домах терпимости Тифлиса.

В начале последнего года жизни Нико найдёт свой последний приют в сырой подвальной каморке в доме номер 29, что на Молоканской улице. 4 апреля 1918 года, уже под вечер, Нико придёт в свою каморку. По случаю праздника Пасхи кто-то напоит его вином. Он ляжет на пол и пролежит так двое суток. Вокруг безмолвно будут стоять его картины, в ящике лежать кисти и краски. Город будет праздновать Пасху. О Пиросмани же будет некому вспомнить, кроме Господа. 7 апреля сосед Нико сапожник Арчил Майсурадзе заглянет в подвал. Из полумрака услышит стон. «Это ты, Нико?» — спросит Арчил. «Это я. Мне плохо. Я не могу встать», — ответит Нико… На фаэтоне Арчил в сопровождении милиционера отвезёт Нико в Михайловскую больницу. На всём протяжении дороги, по обе её стороны, привязанные к деревьям, будут жалобно плакать украшенные разноцветными бантами пасхальные барашки…

Автор: Антон Кузьмин