— Нина, вы счастливый человек, потому что занимаетесь любимым делом. Как вам удалось с юных лет нащупать дело всей вашей жизни?
— Бог мне дал самое главное — любимую работу. Сколько людей занимаются нелюбимым делом! А меня работа спасает от грустных мыслей, поскольку является моим ресурсом. Я на ней не «сгораю», а «воспламеняюсь».
— То, что вы повернули вовремя в сторону режиссуры, уйдя из актрис, было правильным решением?
— Да, я всегда хотела быть режиссером, еще со школы. Прошла и актерскую школу. Когда поступала во ВГИК и отправила в приемную комиссию свои работы, мне ответили, что нужно сначала научиться петь в «общем хоре», а потом уже заниматься режиссурой. Я восприняла этот совет как руководство к действию. Меня до сих пор спрашивают: «Почему ты не хочешь быть актрисой, ведь у тебя очень хорошо получалось?» Честно, ну нет никакого желания этим заниматься! Мне с другой стороны сцены удобнее и смотреть, и сочинять. Так же, как не хочется работать в антрепризе. Помню, как на одной из антрепризных репетиций мне физически стало не по себе. Я встала и ушла оттуда навсегда, поняв, что это всё не мое. В жизни нужно доверять интуиции, сердцу и делать то, что тебе хочется.
— Вы всегда находились в зоне экспериментального театра, даже тогда, когда ставили классику?
— Да, я и не выходила из нее. Это прослеживалось и в моих первых постановках — в «Мамапапасынсобака» и в «Грозе», поставленных на сцене театра «Современник». Мое направление — мультижанровость, совмещение несовместимого. Это такой мой способ самовыражения. Было время, когда во время просмотра «Мамапапасынсобака» люди демонстративно выходили из зала. А потом пришел свой зритель. С благодарностью вспоминаю Галину Борисовну Волчек, которая разрешала экспериментировать. Вспоминаю, как в «Грозе» на сцене был установлен бункер, откуда в финале первого акта через двести окон вырывались потоки воздуха. В спектакле летали голуби, мы придумали сложные сценические и сценографические решения.
— Нужно ли сегодня «осовременивать» классику?
— Век сегодняшний диктует определенные правила игры. Современные технологии стараюсь поставить на службу театра и на пользу зрителю. Чтобы что-то в душе откликнулось! Просто так использовать технологии неинтересно.
— В вашем послужном списке много мюзиклов. Чем вам близок этот жанр?
— У меня в творчестве присутствует два направления — музыкальное и драматическое. Мюзикл позволяет посмотреть на мир шире, это всегда про яркие чувства, которых подчас не так много в обычной жизни. За этим внешне легким жанром стоит колоссальная работа всей труппы. В Екатеринбурге из недавних постановок прекрасно был воспринят публикой «Человек, который смеется» по Виктору Гюго. Сейчас работаем над новым «акробатическим» мюзиклом в Красноярском музыкальном театре, который проходит в «космосе». Там будут и полеты, и путешествия по планетам, и музыка, и пение, и акробатика. Молодая, инициативная директор театра Ольга Романова все время что-то новое придумывает.
— Еще один интересный спектакль можно увидеть на сцене ДК имени Горбунова. Это «Антигравитация», в котором вы являетесь художественным руководителем. Поражаешься фантазии, заложенной в этом шоу: сколько всего там придумано, потрясающий свет, технологии, акробаты…
— Вообще у нас в Москве мало трансформирующегося пространства, где можно было бы играть спектакли с использованием передовой инженерной мысли. В ДК имени Горбунова это удалось воплотить. Площадь платформы-медиаэкрана составляет 100 квадратных метров, установлена она на сцене под углом 45 градусов. Режиссером спектакля выступает солист Цирка дю Солей Андрей Кольцов, с которым мы были знакомы ранее. В нашем шоу воплощен синтетический жанр — есть хореография, передовые технологии, мультимедийные декорации, эквилибристика, акробатика. В основу положена повесть-притча Ричарда Баха «Чайка по имени Джонатан Ливингстон». Воздушные трюки исполняют талантливые российские спортсмены и артисты из Цирка дю Солей. Они летают, отталкиваются от наклонной поверхности. Не скрою, некоторым было страшновато экспериментировать на такой высоте, не все выдержали это испытание. Остались только самые дерзкие и смелые. Много мы работали и с художниками-визуалистами во главе с Аланом Мандельштамом. Каждое движение артистов в шоу строго выверено — они должны приземляться в четко отведенные точки, все рассчитано по секундам. В самом начале нашего пути артисты целый месяц привыкали ходить по сцене под наклоном, держать баланс, преодолевать страх. Потом ставили трюки. Спектакль до сих пор живой, постоянно обновляется.
— Какие еще новые площадки вы сегодня осваиваете?
— Недавно в Москве открылось новое пространство —Театральный центр «На Плющихе», где я ставлю рок-н-ролл-мюзикл «Девчата». 14 февраля мы готовим подарок Москве и планируем его показать на День влюбленных. Это мюзикл по мотивам известной повести Бориса Бедного и фильма Юрия Чуликина, снявшего картину «Девчата» в 1961 году. Это будет спектакль для души. Ждет меня и еще одна работа —семейный мюзикл «Слон» по рассказу Александра Ивановича Куприна, премьера которого состоится 27 марта в Тюменском драматическом театре. Музыку сочинила композитор Ольга Шайдуллина, либретто — Алина Байбанова. Лозунг спектакля: «У каждого должен быть свой слон». Мы хотим, чтобы у каждого сидящего в зале исполнилась его заветная мечта. Чтобы все излечились от «равнодушия к жизни», как это произошло и с героиней рассказа, шестилетней девочкой Надей, выздоровевшей после того, как ей привели домой живого слона.
— Есть ли у режиссера понятие «сложный — легкий» актер?
— Только «твой» или «не твой». Актеры бывают сложные, капризные, но ты с ними должен быть «на одной волне». Мне близок актер-собеседник, с которым можно творить на равных. Все происходит быстро, на уровне флюидов. Ведь актер — не просто исполнитель. Режиссер создает мир, а актер-медиум доносит до зрителя информацию из внешнего мира. И неважно, сложный по характеру мой актер или легкий. Так случилось и с Александром Домогаровым, и с Павлом Деревянко, и с потрясающим мимом Андреем Кислициным, обладающим идеально говорящим телом. В спектакле «Вертинский» он исполняет очень важную роль — образ-фантом, alter ego главного героя, который существует на сцене без слов. Мы нащупали баланс: текст в блестящем исполнении Александра Домогарова сопровождается движениями мима, который изображает сказанное в пластике. Я всегда нахожусь в сотворчестве с артистом. Всегда стараемся искать разные точки приложения: «А давай так попробуем, а давай — так!» Мы — команда, которая ищет точку пересечения. Когда работаю с любимыми артистами, с которыми у нас «химия», нахожусь с ними в какой-то телепатической связи.
— Но вы и прикрикнуть можете на них, не так ли?
— Могу, но это во благо. Я им говорю: «Дорогие мои, я на вас кричу не потому, что хочу обидеть, а для того, чтобы вы стали лучше и хорошо играли». Студенты мои в ГИТИСе тоже иногда говорят: «Ой, Нина Владимировна, вы что-то на меня не кричали сегодня, я даже не плачу, я что — плохо работал?» Я не говорю, что я «сахар». Со мной непросто жить. Из театра домой приходится приносить все мысли и переживания, к которым уже привыкли мои близкие.
— Послевкусие от всех ваших спектаклей — это то, что все они разные…
У меня каждая «дверь» открывается разным «ключом». Куприн у меня один, Лермонтов — другой, Островский — третий. Мы, режиссеры, стараемся передавать свое внутреннее состояние, иначе это ремесленничество. А магия театра как раз и заключается во всех этих неправильностях, ошибках, придающих живость спектаклю. И я люблю эти «неровности», которые, кстати, могут сами собой исправляться. Когда мы делали «Тартюфа» во МХТе имени А. П. Чехова с Олегом Табаковым, первые рецензии на него были ужасные: нашу постановку зрители и критики сравнивали со спектаклем Эфроса, который шел там раньше. Прошло время, все «устаканилось», новое прочтение пьесы было принято, а недочеты как будто сами собой исчезли! Бывали и неудачи, которые давали потом большой толчок в творчестве. Когда я делала в «Современнике» спектакль «Америка. Часть вторая» по пьесе Биляны Срблянович, меня за него ругали и потом сняли с репертуара. Но именно в этой работе можно было попробовать много новых режиссерских приемов, которые потом я использовала в других постановках.
— Пришлось ли вам видоизменить текст «Маскарада» Михаила Юрьевича Лермонтова, который с успехом идет в Театре Российской армии?
— В «Маскараде» мы практически не меняли оригинальный текст пьесы. У нас на сцене проходят разные времена: век XIX-й, современность, отголоски лихих 90-х. Все они соединены в один большой «Маскарад», в результате получилось такое «междувременье». Виктория Севрюкова, художник по костюмам этого спектакля, одела наших героев в одежду разных эпох — тут и кринолины, и современные футболки. Музыку — и классическую, и электронную — написал талантливый пианист и композитор Вячеслав Сержанов.
— Часто говорят о тяжести актерского труда, но мало кто отмечает, что режиссерская профессия не менее сложная…
— У режиссера всегда и за все болит душа. Дожив до определенных лет, понимаю слова Анатолия Эфроса, который писал: «Репетиция — любовь моя». Репетиции люблю, а премьеры — это ужас, который нужно пережить. Спектакль подчас очень тяжело рождается. Сначала он возникает в голове в целом, потом появляются смыслы. Медленно «разматываю» спектакль в голове, двигаясь иногда от конца к самому его началу.
— Режиссер — это мужская профессия?
— Не вижу большой разницы. Сегодня всё перемешано. Женщины стали мужественными, мужчины — мягкими. Режиссерская профессия требует быть волевым и собранным, но сейчас эта гендерная грань стерлась.
— Ваши дети с интересом смотрят ваши постановки? Как оценивают?
— Они ходят, смотрят, им все нравится. Старшая дочь Алина учится в ГИТИСе на продюсерском факультете. Я верю в нашу молодежь, у меня с ними большая дружба. Я же еще и свой курс веду в ГИТИСе. Молодежь у нас классная, нестандартно мыслящая, остро и тонко чувствующая. У них бывают очень интересные высказывания, мысли по поводу дня сегодняшнего. Они много работают, они мне показывают самостоятельные отрывки, составляют заявки на спектакли. Учу их ошибаться, не бояться делать что-то неправильно, спокойно реагировать на критику и смело отстаивать свою точку зрения.
— Кто знает, может быть, эта молодежь придет работать к вам в новый театр, о котором вы мечтаете.
— Благодаря моему другу, бизнесмену Сергею Тарасову в 2009 году родился «Свободный театр Нины Чусовой». Мы показали на сцене Московского Академического театра Вл. Маяковского всего один музыкальный спектакль — «Портрет» по Гоголю, где было и пение, и драма, и симфонический оркестр. Тогда мы попали в сложную финансовую ситуацию, постоянной площадки у нас не было, поэтому на этой постановке все и закончилось. Сегодня, когда можно создавать синтетический жанр, появляется дополнительный стимул открыть свой театр с постоянной площадкой. Мне хочется, чтобы он продолжал называться «Свободным театром». В идеале должен быть культурный центр, в котором представят свои работы самые разные режиссеры. Театр в этом центре видится мне свободным от общепринятых определений жанров, там будут представлены все виды исполнительских искусств.
— Я заметила, что вам нужно постоянно ставить перед собой сложные задачи, тогда вам будет интересно…
— Должно быть интересно, тогда и сложностей не замечаешь! Я никогда не впадаю в депрессию от непреодолимых задач и знаю, что всё возможно. Просто двери открываются разными ключами. Не надо бояться, что ты чего-то не знаешь. Всегда можно приобрести новые знания и подобрать ключ, который откроет самую сложную дверь. За свою жизнь я научилась признаваться, что чего-то не знаю, это дало мне свободу. Подобно ребенку, который сначала ничего не знает и не умеет, а потом всё у него получается.
Беседовала Анна Пясецкая
Фото: Евгений Евтюхов и пресс-служба Медиагруппы «Красный квадрат»
