— Александр Юрьевич, в 2024 году вы отмечали сорокалетие творческой деятельности. Можете ли вы сказать, что у вас открылась новая страница жизни, «второе дыхание»?
— Давайте сразу кое-что уточним! Я не отмечал никакое сорокалетие своей творческой деятельности. В афишах концертов, которые мы называем «творческими встречами со зрителем», мы стали писать «К 40-летию творческой деятельности». А какую-то «новую страницу» открывать после 40 лет повседневной работы в профессии — это, простите, несколько глупо. Каждый новый проект — это всегда работа с чистого, белого листа. А каждый новый день, и в повседневной жизни, и в профессии, особенно после 60, — это производная от тех уже сознательных лет, которые прожиты. Это трезвый и очень здравый взгляд, точное понимание своих сил.
— Всегда восхищалась людьми, которые и в пожилом возрасте умеют оставаться с детской душой…
— Я не ощущаю себя пожилым человеком! Наверное, остался даже несколько наивным. Если говорить о деле, которым занимаюсь, то у нас есть такое выражение: «Артисты — они все по-своему дети». Без какого-то определенного количества человеческой, здоровой наивности невозможно поверить в своего Чацкого или Гамлета, согласитесь? Отвечу словами Александра Николаевича Вертинского: «Актер — это аккорд. И если хоть одна нота в этом аккорде не звучит, аккорда нет и быть не может. Стало быть, нет и актера». «Артист стареет телом, но душа его всегда остается юной». Единственное, что с артистом есть до конца, это мастерство. А разве мастерство может заменить физическую юность, энергию? Вот и думаешь, что лучше — юность и энергия или опыт и мастерство?
— По какому принципу были отобраны материалы для спектакля «Вертинский»?
— Было переработано очень много материала: и личных воспоминаний Вертинского, и написанных разными исследователями его творческого наследия. Из любой биографии можно сделать самую разную «выжимку». В зависимости от того, какую цель преследуешь и на какую реакцию рассчитываешь. Мне было интересно проследить становление Вертинского как артиста, историю отъезда, эмиграции и возвращения в Советский Союз. Из всех документов я вытащил то, что мне было любопытно. Сегодня мы переживаем очень близкую ситуацию. Сколько у нас уехало людей после 2022 года? Достаточное количество. Когда человек уезжает туда, где, как ему кажется, будет лучше, он внутренне к этому готовится, продавая всё, что у него есть. Он готов столкнуться с проблемами языка, другим устройством жизни. А когда приходит решение о возвращении, то возникает гораздо больше вопросов и беспокойства, чем до отъезда. Внутри человек понимает, что, если вернется домой из тех мест, «где гораздо лучше», у его соседей по дому, из которого он когда-то уехал, возникнут вопросы: «А что так? Почему вернулся? Что случилось?» Мне интересно, что же должно повернуться в душе и сердце человека, который говорит: «Я возвращаюсь». И на какой шаг я себя толкаю, какой билет вытягиваю? Что могло ждать Вертинского по возвращении? Артист прекрасно понимал, что мирной жизни ему никто не даст, и осознавал, куда возвращается. На дворе стоял 1943 год. Момент перелома в Великой Отечественной войне, где каждый третий считался провокатором. Не дай Бог было вымолвить какое-нибудь неправильное слово.
— А как же привлечь молодежь на такой серьезный спектакль?
— Наш спектакль для слушающих, слышащих и хотящих услышать. Это не для 12+. Им Вертинский, думаю, не интересен. У них совершенно другие герои и лидеры в музыкальной культуре и вообще культуре нашего времени. А вот зрители 40+ на этот спектакль пойдут. И если мы в них что-нибудь разбудим, какие-нибудь правильные нотки, то они придут домой и покажут своим детям хороший, добрый советский фильм, дадут почитать верную книгу. Сами того не подозревая, нашим «Вертинским» мы открыли новый театр под названием «просветительский». Я всю жизнь занимался «энергетическим» театром, а вот этот — просветительский. И если кто-то домой придет и скажет: «Так, где у меня такая-то книга» или «Где можно послушать записи Вертинского?» — тогда я скажу, что наша миссия выполнена.
— А бывало, что вы слушали Вертинского в качестве настольной пластинки?
— Нет, такого не было. Мы его в студенчестве любили петь на наших ночных посиделках, сами играли на пианино. И не только Вертинского. И Петра Лещенко, и Юрия Морфесси, и Алёшу Дмитриевича. Сейчас эти имена, к сожалению, молодому поколению ничего не говорят. А жаль!
— Вы часто говорили, что у вас «актерское пение», но я бы так не сказала. У вас замечательный баритон…
— Ваши слова да Богу в уши. Я отдаю себе отчет, что могу сделать, а что — нет. Это не моя профессия. Я не певец. Если заниматься голосом, то, как правильно написали критики, надо учиться петь. Как-то ехали с женой домой и по радио запел Марк Бернес: «Я работаю волшебником». Я говорю: «Где певец? Я не слышу». — «Просто я работаю, просто я работаю, просто я работаю волшебником». Потрясающее слияние в одном лице поэта, композитора и исполнителя. И как бы сейчас эту песню ни старались перепеть, никого другого на его месте невозможно себе представить. Но он пел как драматический артист, сделав произнесение музыкальных фраз настолько «своим», что мы сегодня повторяем: «Великий Марк Бернес — певец».
— Когда смотришь на вас, поражаешься вашей способности к перевоплощению. Когда вы Вертинский, явственно видишь кумира эстрады, когда Арбенин — чувствуешь мятежного духом дворянина.
— Захвалите! Преклоняюсь перед нашей русской театральной школой. Это система великого Константина Станиславского и Михаила Чехова. Я приверженец так называемого «энергетического» театра, когда актер отдает. Это достаточно затратное дело для здоровья и нервной системы, но я не знаю другого способа, как можно увлечь зрителя. Публика любит и уважает артистов, которые отдают себя зрителям и сцене. Ты не можешь представлять из себя «кого-то» и ходить по сцене с «холодным носом». Это всегда проникновение внутрь. Увы, многие артисты сегодня ходят по сцене с «холодным носом» и потом удивляются, отчего не так известны и популярны, как некоторые, почему же их «киношная» или сериальная популярность так быстро заканчивается.
— А как восстанавливаться после такой отдачи?
— Этот вопрос правомерно задавать нашим близким. У каждого, наверное, свои способы. На протяжении всего дня — и «до», и «после» работы — меня лучше не трогать. После спектакля нужно дать снотворное, потому что иногда невозможно уснуть, а если и заснешь, то проснешься рано, будешь колобродить до утра. Моя вторая половина знает, что такое день спектакля и что может вызвать неосторожно брошенное слово.
— Вы приезжаете в театр за несколько часов. Как проводите это время?
— Да, за 3—4 часа. Хожу, курю, пью кофе, лежу. Но я уже никуда не бегу, я уже в театре. Досконально знаю каждый гвоздик и любую трещинку на сцене. Мне не надо никуда опаздывать и в суете искать костюм. Я точно знаю, что костюм уже висит. А если не висит, то через 20 минут мне его принесут. Это моя «кухня», я такой, по-другому не умею.
— В январе в Театре Российской армии ожидается премьера спектакля «Роман» по «Мастеру и Маргарите» в постановке Александра Александровича Лазарева. Не страшно приступать к роли Воланда?
— Мне интересно! Там будет не очень много текста. По поводу мистики — ну а чего бояться? Кто, на ваш взгляд, самый обаятельный в романе «Мастер и Маргарита»?
— По моему ощущению, нам, «девочкам», нравится Мастер.
— Не знаю как «девочкам», но и то не уверен, что именно Мастер. Для меня всегда самым привлекательным в романе «Мастер и Маргарита» был и остается Воланд с его окружением. «Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Эпиграф Булгакова к роману «Мастер и Маргарита» из поэтической драмы Гете «Фауст». Как можно относиться к герою с такой замечательной характеристикой?! По спектаклю «Роман» у режиссера громадье планов, это большая, даже огромная постановочная работа. Только в одной «пластической» группе задействовано 37 человек. Четыре живых коня на сцене! В описании, фотографиях и костюмах это выглядит красиво. Как это ляжет на сцену и что из этого останется к премьере — посмотрим. Основная тема всего спектакля — «какова цена одного сказанного слова». Предположим, Пилат оставил бы в живых Иешуа Га-Ноцри. Сразу возникает огромное количество вопросов, и один из них: «А было бы тогда у нас христианство?» Вопрос!
— Как за год трансформировался спектакль «Маскарад», в которым вы блестяще сыграли Евгения Арбенина?
— Мизансцены не изменились — как было придумано, так и осталось. Другое дело, что спектакль наполняется другими красками. Как любой живой организм, он будет расти и меняться. И акценты будут смещаться. Мы взрослеем, и моя точка зрения на Арбенина тоже. Когда мы только выпускали спектакль, то сцена убийства Нины была совершенно другой, сегодня она происходит иначе и более близка человеческому, а не театральному взгляду, что вызывает некоторую оторопь в зале. Сужу по зрителю, поскольку всегда после этой сцены публика аплодирует. Последние спектакли — это тоже аплодисменты, но очень осторожные и какие-то неуверенные. Мне потом объяснили, что зал не знает, кому аплодировать — артисту, который хорошо сыграл эту сцену, или убийце?
— Старые театралы вспоминают спектакль «Маскарад» в постановке Леонида Хейфеца 1992 года, в которым вы играли князя Звездича. Тогда роль Арбенина репетировал сам Олег Иванович Борисов.
— К сожалению, Олег Иванович так и не дошел до выпуска, но мне посчастливилось с ним поработать. И я считаю подарком судьбы мою с ним работу, он фантастически репетировал. От Олега Ивановича у меня появилась любовь к слогу и недопущение ошибок в словах и ударениях. Он обладал уникальной способностью делать в тексте очень точную фразировку, правильно расставлять смысловые акценты. Борисов преподал уроки, которые остались со мной на всю жизнь. Я много находился за кулисами, смотрел «Павла Первого», наблюдал, как он работает, и пытался понять, как он это делает. Но ответ так и не смог найти. Это, наверное, и есть «поцелованность» Богом.
— Как, на ваш взгляд, должен вести себя известный артист с публикой? Быть «простым» и «доступным» или держаться на отдалении?
— Если вы говорите о популярности и обо мне, то она уже не та, что была лет 15 назад. Но мне не очень нравилось ходить по улицам и умиляться своим узнаванием. Стараюсь общаться с поклонниками на расстоянии. Даже если «красная дорожка» есть и нет обязательного условия на ней присутствовать, предпочитаю ее обойти, зайдя с «другого хода».
— Ваш талантливый сын, кинорежиссер Александр Домогаров — младший в 2020 году снял картину «Пальма», в которой вы исполнили небольшую роль.
— Да, это была картина про собаку, оставленную хозяином в московском аэропорту. Фильм получился трогательным, добрым и очень хорошо прошел в прокате. Сегодня Саша работает над новым проектом по повести братьев Стругацких «Отель «У погибшего альпиниста». Так получается, что сейчас кастинг у него проходит по высшей планке знаковых артистов нашей страны, и я искренне этому рад. Это возможность поработать с артистами «высшей лиги». Несмотря на то, что Сане уже 35 лет, думаю, эта работа станет для него огромной школой. Я бы тоже не отказался очутиться в такой компании, пусть даже и в эпизоде!
— Мне кажется, с возрастом вы все больше и больше становитесь похожи внешне на своего отца, Юрия Львовича Домогарова.
— Это гены! Отец был фундаментальным человеком. Когда началась война, состоял в команде актеров в Центральном театре Красной армии, потом написал прошение и ушел на фронт. Я и сегодня замечаю за собой какие-то отцовские жесты, которые повторяю автоматически. Всплывает картинка из прошлого — вот мы куда-то все вчетвером выходим на прогулку: я, бабушка, мама и отец. Я иду с мамой и бабушкой, а отец уходит куда-то далеко вперед, ждет нас у метро. Он так быстро ходил, никогда никого не ждал. И за сыном своим, Сашкой, замечаю такое же. Встречаемся где-нибудь с ним. Я: «Здорово!» Он: «Здорово, ну пошли!» И идет куда-то сам по себе. Ну точно мой отец!
Беседовала Анна Пясецкая
Фото Яна Булаш, Филипп Гончаров
